Прохоровка
Москва нас встретила пылью и духотой, и по сравнению с зеленым волжским островом казалась нам сущим адом. Лето еще и не думало кончаться, и нам было скучно гулять с Джеком по раскаленному асфальту. Все подруги были в лагерях или в деревнях. Оставалась только девочка Лена, которая жила в соседней квартире, и с которой мы почему-то не дружили. Но лучше бы она тоже уехала.
Однажды, возвращаясь с Джеком с прогулки, мы увидели, как она поднимается по лестнице впереди нас. Увидев Джека, она почему-то прибавила шаг, а потом и побежала, и Джек зачем-то понесся за ней. Лена испугалась и закричала, и Джек от неожиданности тяпнул ее за ногу. Мы сразу отлупили Джека, и надели на него намордник, но было уже поздно. Вечером пришла ее мама и пожаловалась моим родителям, что мы натравили собаку на ее дочку. И моя мама поклялась ей, что собаки у нас больше не будет. О чем не замедлила поделиться с нами.
Я понимаю, что мы были виноваты, но, наверное, можно было как-то по-другому отрегулировать эту проблему, но мама ни в какую не соглашалась, и сказала, что раз пообещала, то свою клятву сдержит, во что бы то ни стало. И никакие наши слезы и страдания не помогли. Так как нас давно приглашали родственники из деревни, погостить у них, мы сочли за лучшее переждать бурю там, надеясь, что через месяц мама изменит свое решение.
Деревня называлась Прохоровка. Это было то самое место, близ которого 12 июля 1943 года происходило самое крупное танковое сражение. Так вот, когда мы в июле 1973 года приехали в эту деревню вместе с Джеком, там как раз готовились к великому юбилею - тридцатилетию Курской битвы. Вся огромная площадь была вновь аасфальтирована, все дома свежевыкрашенны, везде стало чисто и красиво, а на главной площади возводился новый деревянный помост для высоких гостей из Москвы.
Посреди площади, откинув руку в сторону, стоял великий монумент Ленина, с которым у меня связано не очень-то приятное воспоминание, которое произошло несколько лет назад. Однажды дядя Леня, младший мамин брат, решил научить меня кататься на велосипеде. Сначала он поддерживал велосипед сзади за багажник, чтобы я не свалилась, потом подтолкнул велосипед посильнее, и отпустил руку. И дальше я поехала сама, виляя рулем во все стороны по этой самой площади. Дорога шла под уклон, и мой велосипед быстро набирал скорость, хотя я и не крутила педалями.
Площадь была большая и пустынная, и только около памятника человеку, который живее всех живых, стояла небольшая группа людей, которая внимательно слушала своего гида. А я, оцепенев от ужаса, думала, как бы мне не врезаться в эту толпу, стараясь хоть как-то сохранять равновесие, а велосипед как назло катился прямиком туда. Я даже вскрикнуть не успела, как врезалась аккурат в центр толпы. Все шарахнулись от меня, велосипед грохнулся об асфальт, а я, перелетев через ограждение, треснулась лбом об великого вождя. Тут подбежал дядя Леня, помог мне подняться, а заодно и извинился перед этой делегацией. Мы пошли дальше, катя велосипед со слетевшей цепью, сопровождаемые отборным трехэтажным русским матом, на который в русской глубинке совсем не скупились. Но это было давно, теперь я научилась кататься на велосипеде, и каталась, скажу вам, довольно лихо.
Когда мы сошли с поезда вместе с Джеком, нас уже встречали дядя Гриша, мамин брат и две его дочери Галя, моя ровесница, и Лена, ровесница Нади. Не знаю почему, но дружила я не с Галей, а с Леной, которая была меня моложе на два года. Она мне нравилась, так как была шустрая и заводная, и совала свой веснушчатый нос во все дырки. А Галя, не в пример ей была очень степенная и деловая, и дружила не со мной, а с Надей. Так как Галя с Леной постоянно находились в состоянии повышенной боевой готовности, то мы как-то сразу разбились на два враждующих лагеря, постоянно устраивая друг другу козни.
Джек Ленке сразу понравился, а Галя сказала, зачем мы еще эту гадость привезли, у них уже есть одна собака. Но мы ее успокоили, что это временно. Дома нас уже ждала тетя Муся, и она тоже спросила, зачем мы привезли собаку. И тут произошла заминка. Дело в том, что деревенские собаки жили только на улице, в конуре, и завести ее в дом было делом таким же странным, как в городской квартире держать корову или свинью. Мы попробовали оставить его на крыльце, но Джек стал скулить, и скрестись в дверь. Пришлось его впустить, и тетя Муся, скрипя сердцем, согласилась держать его на веранде. Тем более Джек был очень воспитанным песиком, никуда не лез, и со стола ничего не воровал. А когда мы продемонстрировали все фокусы, которые выделывал Джек, не хуже цирковой собачки, сердца наших родственников смягчились, и они уже не так косо смотрели на еще одного дармоеда.
Джек сразу привык к новому месту и хорошо ко всем относился. Кроме того, услышав однажды, как Ленка заиграла на аккордеоне, Джек стал завывать и кружиться на задних лапах, хотя мы его этому не учили, чем и влюбил в себя наших родственников. Однажды в огород забрались куры, и тетя Муся побежала их выгонять, пока они все там не разорили. Но у кур был свой интерес, и они с квохтаньем разлетались по огороду, не собираясь покидать дармовую пищу. Тогда я на них натравила Джека, а тетя Муся закричала, что он всех кур передавит. Но Джек был не такой дурак. Он понял все что надо, и только пугал кур, сгоняя их к калитке. И так всех до единой и выгнал. И тетя Муся поняла, что Джек не зря ест свой хлеб. Так же было и со свиньей, когда эта тонна сала выскочила из сарая, и стала галопом носиться по двору, ни на кого не обращая внимания. Джеку ничего не стоило и ее загнать в сарай, хотя по размерам был куда меньше этой хрюшки.
Когда мы ходили в магазин за хлебом, то всегда брали с собой Джека. Нам было приятно наблюдать, как деревенские жители просто рты открывали, когда видели, как наш песик, гордо подняв голову, тащил в зубах сумку, стараясь, не волочить ее по земле. Скоро его весь поселок знал и, показывая на него пальцем, говорили: "Смотрите, это Джек из Москвы!" Джек скоро узнал, где работают дядя Гриша и тетя Муся, так как утром иногда убегал с ними, а возвращался один, когда сочтет, что мы уже продрали свои глаза. Иногда мы говорили ему: "Где тетя Муся?" и он, поняв команду, во весь опор мчался на птичник, хотя это было довольно далеко.
Однажды мы его послали к дяде Грише. Через некоторое время Джек вернулся, весь в навозе, и кинулся к нам. От него так ужасно несло! Мы закрылись от него в доме, но он скребся и скулил под дверью. Тогда мы выпихнули Надю, и вежливо попросили ее отмыть Джека. Ей ничего не оставалось, как взять Джека за шкирку, и вымыть его с мылом под струей холодной воды. Но все равно от него очень долго пахло, и от Нади, кстати, тоже, и мы долго демонстративно зажимали носы, как будто проходить мимо нее было совсем неприятно. И она очень обижалась.
К обеду пришел дядя Гриша, и рассказал, что Джек, подбегая к нему, не заметил большую яму с навозной жижей, и с головой окунулся туда. Дядя Гриша испугался даже, что Джек утонул. Но потом Джек появился над поверхностью, дядя Гриша помог ему выбраться, и сказал ему, чтобы он шел домой. Остальное вы уже знаете.
Кроме кур, уток и свиньи, у дяди Гриши была еще одна корова Зорька, молоком которой мы, собственно и питались. Так как пастуха в деревни не было, то все хозяева коров по очереди выгоняли всех буренок в стадо. Подошла очередь и нашего двора. Тетя Муся разбудила всех очень рано, дала нам корзинку с едой, и я с Надей, Ленкой, Джеком и дядей Гришей тронулись в путь.
Было еще довольно темно, холодно, и даже в куртках мы никак не могли согреться. Со всех дворов выгоняли коров, и те протяжно мычали, неторопливо следуя к месту сбора. Джек поначалу заартачился, испугавшись такого паломничества рогатых и хвостатых, и поджав хвост, попятился к дому. Но так как мы его пристегнули на поводок, далеко он не убежал, и нам пришлось его волочить за собой, к великой потехе деревенских старух.
Дядя Гриша, пересчитав всех коров, свистнул кнутом, и они, толкаясь и бодаясь нестройной толпой, двинулись к пастбищу. Пастбище было довольно далеко, да и дорога туда была не из легких, проходя по склонам, да по косогорам. Скоро взошло солнце, и стало очень жарко. Я сняла куртку, но она казалась мне слишком тяжелой ношей, да и жар от нее шел нестерпимый. Тогда я взяла и повесила свою куртку на спину ближайшей коровы. Она, подозрительно мотнув рогом, все-таки пошла дальше, освободив мои руки.
Время от времени то одна, то другая корова отбивалась от стада, а то и, задрав хвост, норовила куда-нибудь удрать, и тогда мы, проклиная и жару, и всех коров на свете мчались с одного края поля на другой. Джек понемногу привык к коровам, и вскоре носился вместе с нами, стараясь водворить заблудшую душу на место. И вскоре мы, вконец выдохшись, посылали Джека одного наводить порядок. Коровы поначалу с удивлением рассматривали это загадочное существо, которое гавкало у их ног, стараясь при случае боднуть Джека.
Но вскоре Джек понял, как с ними надо справляться, и забегал только сзади, норовя куснуть за ногу. И коровы его слушались. Скоро наступил полдень. И коровы и Джек выдохлись, и лежали на земле, спасаясь от зноя и оводов. Я, сняв куртку с коровы, расстелила ее на траве, и мы все уселись передохнуть и заодно перекусить. Внезапно Джек вскочил, куда-то убежал, и вдруг принес нам живого маленького зайчонка! Это было такое чудо, что даже не верится, что это случилось на самом деле. Мы гладили это маленькое чудо, которое спокойно помещалось на ладошке, и зайчонок даже не пробовал вырываться. Дядя Гриша сказал, что лучше бы мы его отпустили, наверняка где-то рядом находится мать. Но мы и слушать не хотели, и сказали, что его раздавят коровы, и все пытались накормить его травкой. Но он был испуган, ничего не ел, и носик его мелко-мелко подрагивал. А какие у него были ушки! Никогда в жизни не видели мы так близко зайчонка, и не могло быть и речи, чтобы мы его отпустили. И мы стали мечтать, как вырастим зайченка, и как у него появятся потом чудесные зайчата.
Солнце перевалило за полдень, и скоро мы стали собираться назад. Джек окончательно выдохся, и больше не собирался выполнять нашу работу, и мы по очереди бегали наводить порядок, собирая коров в кучу. Обратный путь был еще тяжелее, было нестерпимо жарко, хотелось пить, и еще эти противные оводы не давали спокойно идти, кусая нас за оголенные потные места. Джек понуро плелся позади всех, вывалив весь язык наружу, и только зайчонок, которого мы несли по очереди в руках, согревал нам душу и сердце.
Проходя мимо пруда, коровы зашли по пузо в воду, и начали жадно пить, отфыркиваясь от удовольствия. Как же мы им завидовали! Но берег был глинистый, вода от коров быстро замутилась, так что и речи быть не могло, чтобы окунуться или хотя бы смыть пот с лица. Наконец, коровы одна за другой выходили из воды и уже веселее, вприпрыжку бодро двинулись к дому. Джек, тоже почувствовав, что мы уже недалеко от дома, прибавил шагу, и когда мы подошли домой, он уже спал под крыльцом мертвецким сном.
Тетя Муся с Галей, увидев зайчонка, тоже спросили, зачем мы еще и зайчонка приволокли, и говорили, что он подохнет. Но зайчонок быстро оправился, и спустя несколько дней скакал за нами по всем комнатам, и с удовольствием грыз морковку и капусту, и даже пил молоко из блюдечка. Один раз мы его потеряли и никак не могли найти, и очень расстроились, но потом я отыскала его в углу, под грудой белья, и все удивлялись, как это он не задохнулся.
Скоро наступило 12 июля, тридцатилетие великого танкового сражения, все только и говорили об этом празднике, и говорили, что приедет сам Брежнев. И мы с самого раннего утра двинулись на площадь, надеясь вблизи увидеть нашего правителя, так как в Москве у нас такой возможности не было. Площадь была битком заполнена народом, играл военный духовой оркестр, и все ждали именитых гостей. Но Брежнев не приехал, к глубокому всеобщему сожалению и разочарованию, и многие спрашивали у нас "чегой-то" наш Брежнев не приехал? Как будто, если мы жили в столице, то обязаны были быть в курсе всех политических событий. Хотя из Москвы приехали довольно крупные политические фигуры, правда, я не помню, кто именно, так как все они казались на одно лицо, в одинаковых темных костюмах, белых рубашках, и при галстуках, не смотря на страшную жару.
Стоя за спинами людей, мы их даже толком не смогли разглядеть, хотя среди местного населения и выделялись высоким ростом. Единственно, что запомнилось, так это открытие памятника - настоящего танка, который установили на месте боевых действий. Но мы туда не пошли, так как это было довольно далеко от центральной площади. И еще запомнилось, что в магазине, кроме хлеба и растрескавшихся макарон появились еще какие-то деликатесы, в виде колбасы, свиных ребрышек, сахара и шоколадных конфет. Так что праздник был отмечен всеми селянами с большой помпой.
Много еще чего произошло в то лето, боюсь, не хватит места все перечислять. Одни наши боевые действия друг с другом при помощи помидоров чего стоят. И наши приключения в походе за колхозным горохом и огурцами, и прогулка за ягодами, и работа на огороде, и как мы праздновали мое четырнадцатилетие, на котором мне подарили лохматую игрушечную собаку, которая и сейчас находится у меня, и везде были интересные случаи. И все это произошло только за два неполных месяца.
Но, наконец, пришла пора собираться домой, и тут пришло письмо от мамы, где она строго напоминала нам, чтобы Джека с собой не привозили, все равно она его и на порог не пустит. Мы с Надей ужасно приуныли, так как были уверены, что наши родители уже соскучились без Джека, и все нам простили. Но это было не так. Но Лена, узнав о нашем горе, очень даже обрадовалась, так как Джек ей очень даже нравился, и она стала расписывать, как тому будет хорошо, и как она будет за ним присматривать. И что на всех каникулах мы можем приезжать и любоваться на свою собачку. И все остальные тоже с радостью согласились оставить Джека у себя, предложив вместо Джека взять зайчонка.
Нам ничего не оставалось, как согласиться. Когда наступил день отъезда, Ленка даже хотела запереть Джека в доме, чтобы мы не передумали в последний момент, но мы категорически были против этого, стараясь подольше побыть со своей собакой. Но когда поезд подошел к станции, она схватила обеими руками Джека, и не выпускала его. Мы все надеялись, что он вырвется, и вскочит в вагон. Тогда мы скажем маме, как все случайно получилось, и пообещаем на осенних каникулах отвезти Джека. Но Ленка так крепко держала Джека, что он, по-моему, даже дышать не мог, и мы долго смотрели из удалявшегося поезда на Джека и счастливое Ленкино лицо.
В поезде мы раскрыли коробку с зайчонком и попробовали его покормить капустой и морковкой, но зайчонок ни к чему не притрагивался, и даже молоко не пил, а живот у него был раздутый. Мы гладили его, а он был какой-то вялый и безучастный, и когда мы через некоторое время попробовали его разбудить, нам это уже не удалось.
На перроне нас встречал папа, но мы даже не были рады его видеть, так как очень горевали и по зайчонку, и по Джеку. Дома мама нас похвалила, что мы приехали без Джека, и сказала, что тому очень хорошо будет в деревне. Но мы так не считали, и были обижены на родителей. Хотя, наверное, это было не совсем справедливо, но ничего с собой поделать не могли.
Первого сентября мы пошли в школу, и на первом же уроке русского языка нам задали на дом сочинение "Как я провела летние каникулы". Я сначала написала про Джека, и про коров, и про зайчонка, но когда показала сочинение папе, он сказал, что я уже большая, а все пишу о каких-то глупых коров и зайчат. И я тогда написала о том, как мне понравился праздник тридцатилетия Курской битвы, и папа сказал, что получилось очень хорошо. Хотя мне было на это как раз и наплевать.
Дни проходили за днями, а мы с сестрой все не могли дождаться осенних каникул, огда, наконец, сможем увидеть Джека. Очень уж мы без него скучали. За неделю до каникул, мы поехали за билетами, места были только в общем вагоне, но мы были согласны даже на стоячие места, лишь бы поскорее приехать в Прохоровку.
Прохоровка встретила нас дождем и слякотью. Дороги все были размыты, и пройти можно было только с большим трудом. Но что стоят все эти неприятности по сравнению с той радостью, когда мы, наконец, схватили на руки нашего лохматого друга. Джек очень изменился, окреп, стал каким-то степенным и очень сильным. Ленка сказала, что он является, чуть ли не единственным отцом всех щенков в округе, и повела смотреть соседских щенков.
Мать этих щенков была здоровая и злая, и чуть ли с цепи не сорвалась, когда увидела нас с Надей. Но Ленку она знала, и позволила ей взять щеночка, и мы все рассматривали его и не могли понять, похож он на Джека или нет. А Ленка говорила, что у некоторых щенков такая же бородка, как у Джека, и что некоторые соседи приходят и в шутку требуют алименты.
Так как все время шли дожди, мы старались не высовываться из дома, все дни напропалую играя в карты. Ленка при любом удобном случае старалась сплутовать, а пойманная с поличным, нас же обвиняла в лопоухости и невнимательности, короче эта ее черта являлось какой-то похвальной житейской мудростью и смекалкой. Хуже всего не везло в карты Наде, то ли она была невнимательна, то ли эта игра ее не очень-то прельщала.
В деревне было скучно и серо, и если бы не Джек, мы бы, наверное, уехали бы на следующий день. Все-таки я ни за что не согласилась бы жить в деревне, разве что летом. Но каникулы, подошли к концу, и мы уехали, пообещав приехать зимой.
А перед Новым годом Ленка прислала нам поздравительную открытку: "Дорогие тетя Маша, дядя Саша, Валя и Надя. Поздравляю вас с Новым годом. Джека больше нет, его задавил трактор". Получив такой удар, мы долго с Надей плакали, вспоминая нашего дорогого Джека, и кляли себя за те ошибки, которые мы совершили. Ведь если бы мы не обучили его кусаться, он не цапнул бы соседскую девочку, и не пришлось бы его увозить за тридевять земель, а если бы сразу запретили Джеку гоняться за машинами, его не задавил бы трактор. И он бы еще долго жил с нами, потому что был на самом деле очень умной и хорошей собакой.
Сейчас у Нади живет боксер Ник, собака очень добродушная, и безобидная, хотя на ее свирепой морде это и не написано. И однажды я спросила Надю, почему она не обучает Ника охранительным командам, это же все-таки боксер, а не болонка какая-то. На что моя мудрая сестра ответила, что очень хорошо помнит, что случилось с Джеком, и не хочет повторить той роковой ошибки. Больше никогда собак нам заводить не разрешали. А я стала уже довольно взрослой, чтобы гоняться за бездомными собаками, хотя при виде любой брошенной собаки, у меня с болью сжималось сердце, и хотелось, и покормить и приласкать бедного песика. Но я знала, что это может привести лишь к новым страданиям, и старалась и близко не подходить к этим замечательным животным. Дни проходили за днями, и я вынуждена была привыкать к новой жизни, ощущая, что взрослею и меняюсь с каждым днем. Но об этом будет уже совсем другая книга. И поэтому говорю: Прощай Детство, здравствуй Юность!
(В. Ахметзянова)